АЛЕКСЕЙ СОН — КОРЕЙСКИЙ ВАНЯ СОЛНЦЕВ: «Я СБЕЖАЛ НА ФРОНТ»

     Как известно, корейцев в Великую Отечественную войну на фронт не брали. Не доверяли. Ещё бы, только что прошла унизительная депортация, не стихло эхо тяжелых репрессий... Но рождённые и воспитанные с высоким чувством патриотизма, всеми силами, правдами и неправдами они стремились на защиту своей, советской Родины. Нередко ради этого меняли национальность, фамилию. Так Анатолий КИМ ушёл воевать, став САДЫКОВЫМ, Алексей ЛИ — САДОВСКИМ, КИМ Дан Сан — казахом КИМОВЫМ.
     Немало приходилось слышать невероятных историй, интересных судеб. Но чтобы корейчонок из Коканда стал сыном полка — совершенно уникальный случай! А самое удивительное — он жив и здоров.
     В прошлом году Алексею Михайловичу СОНУ исполнилось 80 лет. Живёт он в московском Бескудникове не жалуясь, хотя, как и многие наши ветераны, вне заслуженного внимания и заботы. Встретил меня не с распростёртыми объятиями, не сразу пошёл долгий и трудный разговор «за жизнь»…

     
1943 г.                                                       1990-е гг.

Путевка в жизнь

— В Самарканде я попал в облаву. Ловили беспризорников. Нас тогда полно было в городе, все из разных мест. Вообще-то раньше я жил у дяди, с его семьёй был выслан из Приморья. Родителей не помню, знаю лишь, что родился в Гродеково. У дяди жилось не сладко — сбежал я от него, мотался-мотался и попал в Самарканд. Всех выловленных беспризорников привозили в Кокандский детприёмник, а оттуда в детдом.

Когда началась война, мне было 13 лет. И вот, представьте себе, в тот 41-й год в Коканд эвакуируют из Москвы школу военных музыкантов, воспитанников Красной Армии — и я попадаю туда. Школа открыла набор курсантов, и однажды пришли к нам в детдом. Устроили прослушивание — слух, ритмика и так далее. Я прошёл — и стал военным. Мне выдали шинель, форму, я стал жить в казарме.

А в 1942 году школа возвращается в Москву. Ну и я с ней. В 1944 г. закончил учёбу и меня направляют в военную часть куда-то в тыл. Мы с другом решили — нет, нам надо на фронт. И вот с поезда на поезд, по вагонам, вокзалам пробираемся на запад. Нас ловят, мы бежим, снова ловят, снова бежим… Вот так добрались до Киева. Его только освободили. Друг больше не выдержал — всё больше не могу. Я решил идти один. До конца.

В Киеве на вокзале я пристал к одному капитану (Николай Запорожный) и упросил его взять с собой. Он возвращался в часть из госпиталя. Пришлось мне врать, что отстал от части и т.д. Я же был в военной форме. В общем, взял он меня. Он оказался командиром разведки полка. Ох, и попало ему тогда за меня! Меня определили во взвод управления миномётной батареи 914 стрелкового полка, 246 дивизии, армию не помню. Вот с этим полком я и прошёл всю войну, 4-й Украинский фронт, потом 1-й.

Вызываем огонь на себя

Командиром батареи был у нас Николай Лебедев, я находился при его адьютанте Яше Пастухове. Меня все любили, оберегали. Повар тётя Шура всегда старалась побольше кусок мяса положить, сапожник дядя Федя на прощанье мне прекрасные хромовые сапоги стачал.
…Орден Славы я получил за оборону высоты где-то на границе Польши и Германии. Она имела важное стратегическое значение. Ох, и утюжили нас самолёты! Бомбы свистели, рвались кругом, я от страха прямо вгрызался в землю. А немцы всё лезут и лезут. Дело дошло до того, что командир дает команду: «Вызываем огонь на себя»! А мне говорит: «Иди, проверь связь!» Связь-то проводная, катушки разматывали по всему фронту. И я пошёл по проводу в соседнюю батарею. Прихожу, вроде всё в порядке, обрывов нет, и — скорей обратно. А меня запирают в блиндаж — сиди тут, приказ такой на тебя пришёл! Это командир меня так спасал... Я наставил автомат на них — не выпустите — стреляю! Так и ушёл. В том бою мы многих потеряли, моего Яшу, связиста, ранили командира батареи, меня контузило — снаряд рядом упал. А вокруг остались лежать 17 убитых немцев.

Победу мы встречали в Праге. Нас пригласил в гости чешский профессор. Старинный дом, порядок и чистота. И, представляте, там я впервые в жизни мылся в ванне с душем, а потом спал на мягкой пуховой перине. Сколько времени прошло? 60 лет? А помню, ощущаю это до сих пор. Ведь был детдомовец, потом на фронте… Запомнилось на всю жизнь.

В Чехословакии мы ещё четыре месяца простояли, жили в палатках, в лесу. Потом нашу часть направили войну с Японией. Комполка вызывает меня к себе и говорит: «Знаешь, сынок, тебе учиться надо, ты и так уже много пропустил, короче, ты с нами не поедешь». Я было завёлся: «Нет, поеду!» В общем, он спорить долго со мной на стал, взял и в приказном порядке отправил домой. Но не просто демобилизовал, а дал направление-рекомендацию в Саратовское танковое училище.

На фронте я бы его застрелил

В танковом училище проучился я недолго, через год меня отчислили. Как я позднее узнал, между СССР и странами второго фронта было заключено соглашение, согласно которому Советский Союз обязался не готовить военные кадры для КНДР. А в училище меня, корейца, прозевали, всё-таки направление с фронта... Через год пошла проверка, они очухались и выгнали. В общем, я опять оказался на улице. О скитаниях можно долго рассказывать, но спустя год я оказался в Москве, в физкультурном техникуме «Трудовых резервов». Там было бесплатное питание, давали форму. Это меня спасло.

В 1949 году я закончил техникум и получил направление на работу во Львов, в Западную Украину. В техникуме я занимался спортом, показывал неплохие результаты, во Львове меня приметили и пригласили в киевский Институт физкультуры. Я переехал туда. Много работал, учился. На последнем курсе меня опять выгнали. За что? Так получилось, что мы с одним студентом-однокурсником заспорили. Слово за слово, он меня обзывает китайцем косоглазым. Я ему говорю: «Извинись, Вадим». Три раза сказал. Он рассмеялся. Тогда я ему врезал. Да так, что сломал челюсть. Меня вызывали в деканат-ректорат, просили, чтобы извинился. Я сказал: «Нет, он меня оскорбил». На фронте я его бы просто застрелил!

В общем, выгнали с последнего курса. А я уже был приличным спортсменом, входил в молодёжную сборную Украины по гимнастике. Меня заело — за что выгнали? Он же сам обозвал! Сколько себя помню, до того случая и после — никто никогда меня так не обзывал. Я всё бросил и поехал искать правду в Москву.

Москва, 1954 год. В городе полно людей, все хмурые, озабоченные. Везде очереди, давка, никто толком сказать не может. Опять оказался на улице. Жить негде, ночевал на вокзале. Так где-то полгода мыкался. Однако своё гнул. Был в ЦК комсомола, оттуда меня направили в Комитет по физической культуре и спорту. Наконец, попал на приём к самому председателю Комитета. Он меня выслушал да как заорёт матом — ты что, такой-сякой, не мог в Киеве на месте решить свой вопрос! Пошёл вон! И мало того, что выгнал, так издал приказ, чтобы меня в течение года ни на работу, ни в один институт не принимали!

Но я остался в Москве. Взяли меня в «Локомотив», тогда гимнастов приличных немного было. Год я промучался, а дальше пошло — заочно институт физкультуры закончил в 1958 году, стал мастером спорта по гимнастике, работал и знался с нашими великими гимнастами Виктором Чукариным, Борисом Шахлиным, Ларисой Латыниной. Занимался с детьми в ДСЮШ Октябрьского района, преподавал в МИСИ им. Куйбышева, Нефтяном им. Губкина. В 1978 году защитил диссертацию, получил диплом кандидата педагогических наук. Написал несколько книг. Последнюю «Великая гимнастка великой страны» в этом, 2008 году о Ларисе Латыниной, у неё же 18 олипийских медалей! Как ни у кого. У Пааво Нурми 16. Чемпионка на все времена.

Такая вот история. С корейцами не довелось общаться, никого не знаю, а уж сколько живу в Москве! Хотелось бы, конечно. Я, правда, языка не знаю, неудобно как-то. В Узбекистане я здорово узбекский знал, сейчас всё забыл. Да и ноги подводят, много не находишься…