НА ГЛАВНУЮ
НОВОСТИ

РЫЦАРЬ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА


КСЕНИЯ ХМЕЛЬНИЦКАЯ, РОССИЙСКИЕ КОРЕЙЦЫ, №102, АПРЕЛЬ 2008

     Таких, как он, сейчас можно заносить в Красную книгу. Уникальная биография неповторимой личности, олицетворяющей целую эпоху. Когда романтика была стилем жизни, а интеллигентность ее внутренним содержанием. Человек двух культур, двух народов и цивилизаций, сохранивший верность идеалам времени, в которое прошли его лучшие годы.
     Накануне 80-летнего юбилея в московской квартире профессора с ним встретилась корреспондент «РК».

ПРОФЕССОР КИМ ЛЕ ЧУНСправка «РК». Ким Лечун (пон — Кенчжу; псевдоним — Рехо). Род. 13 апреля 1928 г. Гл. научный сотр. Института мировой литературы РАН. Доктор филологических наук. Действительный член отд. евразийских исследований РАЕН. Член Союза писателей России.

Дом профессора заставлен книгами. Они высятся до самого потолка в аккуратно сколоченных полках, ими заставлен балкон. «Выселяют они нас», — улыбается Валентина Андреевна, хрупкая все еще изумительно красивая женщина — жена профессора.

— Из моих 80 лет я в Корее жил только 20. Я иногда спрашиваю себя: кто я? Стал ли я русским? Думаю, что нет. У моего поколения очень сильное чувство национального корня. В детстве мы видели, как наши отцы умирали, защищая независимость Кореи.

— Как получилось, что вы попали в Россию?

— Мой родной город — Хамхын. Я там учился в привилегированной гимназии. Таких было всего 5 на всю Корею. В них даже стипендию платили. Корея была тогда очень бедная страна, поэтому стипендия, была большой редкостью. Конкурс в эти гимназии был огромный, и там собирались самые лучшие ученики.

Мы рано начали задумываться о жизни, об истории. Почему Корея не свободна? Мы начали переписываться друг с другом на такие темы. Ну и один парень попался с письмом японской жандармерии... Однажды в библиотеке на самом видном месте выставили книги о Советском Союзе. Это было в начале 1944 года. В разгар войны. Мне очень понравилась национальная политика в Конституции СССР. Равенство людей и наций. Я законспектировал книгу и нарисовал картинки. И хранил эту тетрадь на дне чемодана.

Но время было военное. Однажды был обыск, и мою тетрадь нашли. Нас тогда семерых арестовали. Все совсем юные, но нас не отпустили, и мы оказались в ханмынской тюрьме. Но наступает август 45 года. Корея освобождена. И мы вновь стали свободными гражданами. А в октябре 46 года меня спросили: хочешь поехать в Советский Союз учиться? Я сказал сразу: да! Потому что много знал уже об этой стране...

Мой старший брат Рехо, в память о котором я ношу псевдоним, был большой книголюб. В его библиотечке я прочел «Первую любовь» Тургенева... Мне много непонятно было в русских обычаях в этой повести... Прочел «Кавказского пленника» Толстого. Такие произведения на Востоке очень любят. В них есть сердце и слезы...

И когда меня спросили, где бы я хотел учиться, сказал: в Казанском университете.

— Почему в Казани?

— Там учились Ленин и Толстой.

— А на каком факультете?

— На юридическом.

Такой возраст — семнадцать лет. Хотелось посвятить жизнь спасению бедных людей... Но на юридический факультет попали люди гораздо более старшие, с опытом общественным работы... Вы ведь знаете, Корея 36 лет находилась под протекторатом Японии... 36 лет у нас не было своей государственности, и управлять государством не умел никто... Потому и договорились отправить 300 человек в Советский Союз учиться. Я был самый молодой из всех…

Я попал в Томск, на литературный факультет. Сказали: раз тебе Толстой нравится, да и сам ты пишешь...

— Какой вы тогда представляли Россию?

— Мы знали, что Советский Союз это родина угнетенных. Такой эпизод. Мы, все 300 человек, ехали специальным поездом от Пхеньяна до границы... Потом на границе был недельный карантин. Делать совершенно нечего, и мы начали фантазировать. У всех нас были часы. И еще — кожаные чемоданы. И вот мы рассуждали: куда мы едем? В коммунистическую страну. Зачем там индивидуальные часы? Там на каждой улице есть большие часы. Их достаточно. И многие тогда отослали свои часы назад.

Сейчас часто говорят: как вы были наивны! Я не согласен. Мы не были наивны. Мы были восторженны. Это разные вещи.

— А как дальше ваше представление о России развивалось?

— Мы все хорошо думали о России. Конечно, мы все идеализировали. Я к тому же учился в литературном. Жил в мире могучей русской литературы 19 века. И я был счастлив. В Томске мы с женой познакомились. Она тоже в университете училась...

В Томске заболела и умерла одна наша девушка. Дочь председателя корейского профсоюза. Тогда это была большая должность. Поэтому из Пхеньяна и из Москвы шли телеграмма за телеграммой. Что девушка простудилась в холодном Томске, и надо перевести корейцев в теплые края.

Так я попал в университет в Ростове-на-Дону.

— А ваша жена?

— Она тоже за мной уехала... Как декабристы (смеется). С тех пор мы живем вместе...

В разговор вступила супруга Профессора Валентина Андреевна: тогда был закон, запрещающий брак между иностранцами. Так что мы были не расписаны, и когда Лечун уезжал в Корею мы не знали, сможем ли еще увидеться. Правда, он все эти годы писал мне и даже добился, что меня вызвали в Корею. Я стала собирать документы, но когда все собрала, пришла телеграмма: подожди с отъездом!

— Как это получилось?

— Три года я работал в Пхеньянском институте иностранных языков. А в 55 году меня направили в Московский университет в аспирантуру. В 56 году было знаменитое выступление Никиты Хрущева о культе личности. Мы были молодые, кровь бурлила, мы думали о справедливости... Думали, что Хрущев говорит верно, и что это явление есть не только в Советском Союзе. И нужно этот недуг преодолеть. Но большинство вслух об этом не говорили, а я говорил. А кто говорил – уже не мог вернуться.

— Мне говорили, что остались вы еще потому, что вас очаровали русские девушки…

— Это правда. Я говорил, что в 44 году я посещал кинотеатр... До сих пор помню один французский фильм... Там были девушки. Совершенные блондинки. Золотые волосы. Я тогда подумал, что это нечеловеческие существа. Не может быть таких волос. Но было красиво... И запомнились... А когда я приехал в Томск — оказалось, есть живые девушки с золотыми волосами. Я тогда просто за ними ходил. Моя жена тогда тоже была блондинка...

— Что вы считаете наиболее значимым из ваших работ, открытий?..

— Думаю, во-первых, это статья «Диалог Культур: Лев Толстой и Лао Цзы». Толстой после идейного перелома много говорил о древне-китайской философии. Однажды он даже сказал, что философия Лао Цзы — самая глубокая философия из тех, которые он читал.

Беды человечества вовсе не от того, что мы ничего не делаем, а от того, что мы делаем слишком много. Это учение Лао Цзы о неделании. Подобную философию можно увидеть в народных рассказах Толстого, в «Войне и Мире». Например, в образе Кутузова. За эту «азиатщину» на Толстого нападали и его современники и большевики, начиная с Ленина.

А мы, родившиеся на Востоке, сами находящиеся под большим влиянием китайской философии, мы это не исследовали. Хотя в Японии, например, о Толстом писали очень много. Больше чем там о нем писали только в России. Подобные работы, мне кажется, необходимы сейчас, когда все говорят о синтезе культур Запада и Востока. Синтез это ведь не простое механическое объединения 2-х миров. Это попытка понять и принять лучшее. В результате такого синтеза культура развивается и рождается новое качество мировой литературы.

Вы когда-нибудь работали в архивах? Это незабываемое впечатление... Когда открыли дипломатический архив Российской Империи, я стал туда ездить. Все новое, все интересное. Однажды я взял документ... Вековая пыль... Никто не открывал его целое столетие... Там было написано: «Свидетельское показание русского дворянина Афанасия Ивановича Середина-Сабатина, бывшего в ночь на 25-26 октября 1895 года во дворце Кёнбоккун недалеко от спальни Королевы Мин»… И резолюция: «Сейчас на первом плане японский вопрос. Ни в коем случае не обострять отношения с Японией».

После убийства Королевы японцы начали охоту за теми, кто знал, что это они ее убили. Сабатин вынужден был уехать в Китай и там написал докладную… Но это ценнейшее свидетельство, за которым охотились историки Америки, Японии, Кореи и Китая - просто осталось на полке... Я не очень афишировал это открытие. Что тут афишировать? – Королеву убили!

Но сейчас нашлись люди, которые говорят, будто они нашли этот архивный материал... Но это ведь все настолько очевидно…

— Расскажите о ваших творческих планах...

— Сейчас меня больше всего привлекает корейская тематика. Многие европейцы думают, что Корея, находясь между Японией и Китаем, не сохранила самобытную культуру. Это великое заблуждение. Я долго писал о японской литературе. Вот тут мои книги.

Профессор оборачивается к тянущимся вдоль стены за его спиной книжным полкам.

Я много сделал для ознакомления русских читателей с японской культурой. Японцы это знают и часто приглашают меня в Японию… Но сейчас я считаю своим человеческим долгом писать о Корее.

20-30-е годы ХХ века родили целую плеяду удивительно чистых, талантливых людей. Я убежден, что 20-30-е годы это корейский Серебряный Век…

Большинство работ о корейской литературе обще ознакомительные. Но ведь самое важное в изучение литературы — через творчество настоящих писателей, таких как, например, Ким Соволь, понять, что такое душа народа; что такое вообще — кореец; есть ли у корейцев культура?..

Корейский академик Чо Дониль предлагает вместе написать учебное пособие «История новой и новейшей корейской литературы» и составить хрестоматию для русских вузов. Я вначале не реагировал. Это громадный труд... Но недавно я читал спецкурс «Лирика Ким Соволя» в ИСАА. И я понял — у студентов нет пособий. По классической литературе есть 2-3 книги, а по новой и новейшей — нет ничего. Так что я, пожалуй, соглашусь.

С такой надеждой на будущее я живу.

СТАТЬИ ПО ТЕМЕ

К ПОСЕТИТЕЛЯМ САЙТА

Если у Вас есть интересная информация о жизни корейцев стран СНГ, Вы можете прислать ее на почтовый ящик здесь