НОВОНИКОЛЬСКОЕ — ВОЛГОГРАДСКИЙ ЦЕНТР КОРЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ

     Сельская учительница из волгоградского поселка Новоникольское ЮН Енг Э начинает урок корейского с традиционного “аннен хасим ника”, что значит “здравствуйте”. По-русски женщина почти не говорит.
     За 6 тысяч километров остались в Южной Корее ее уютная квартира со всеми удобствами и взрослые дочери. Юн Енг вместе с супругом НАМ Кук Чи променяла все это на сомнительное удовольствие жить в нашей глубинке.
     Шесть лет назад Южная Корея вспомнила о своих бывших согражданах, живущих в России, и взялась активно заботиться о них. Но проект неожиданно натолкнулся на то, что принято именовать русским характером. Как корейцы осваивают Поволжье и почему не хотят возвращаться домой, выяснял репортер “МК”.

СПРАВКА «МК»
Корейцы стали массово обживать территорию России в конце XIX века, когда в состав российских владений вошли Приамурье и Приморье. Основные потоки переселенцев потянулись на Дальний Восток и Сахалин в период японского колониального господства в Корее с 1919 по 1941 год. 70 лет назад корейская нация была депортирована Сталиным на территорию Средней Азии. Сейчас в России официально проживает около 200 тысяч корейцев.

* * *

“Наш казачий хор слышать мало. Его еще и увидеть желательно. Восемь кореянок и две русских девушки. Репертуар тоже соответствующий — на двух языках”, — шутят жители волгоградского Калача-на-Дону. Но центром корейской культуры все же считается Новоникольское.

Село как село. Грязь по колено, удобства на улице и три основные чередующиеся через двор фамилии — Иванов, Ким и Ли. Из полутора тысяч жителей поселка почти две сотни — корейцы. По столичным меркам живут переселенцы в нищете, по меркам Никольского — утопают в льготах и перспективах.

— Машина моя новая, так что давайте бережно в нее влезайте, — Володя Ли со скрипом распахивает дверку дряхлого “Москвича”. — На прошлой неделе купил, пять тыщ выложил!
Владимир на селе завидный жених. Не пьет, не курит, получает образование.

— Вот отслужу после техникума в армии, уеду в Корею на заработки. Иначе нельзя. У них для мужчин пропуск — военный билет, — деловито объясняет он. — Не навсегда, конечно, уеду. Мой дом тут, в России. Я здесь вырос — я русский…

На самом деле вырос он в Каракалпакии, а в Новоникольское с отцом, мамой и двумя братьями перебрался несколько лет назад. Таких семей в селе более 60. Переезд организовали южнокорейское правительство и протестантская церковь. Первыми миссионерами были именно священнослужители. Пастор Павел из Сеула обосновался здесь со своей семьей. На вопрос: “Зачем вам все это надо?” — отвечает, не скрывая удивления:

— Родители этих корейцев в 30-е годы перебрались в Россию, чтобы зарабатывать деньги на освобождение родной страны от японских захватчиков. Все свои доходы эти люди отдавали своему государству до тех пор, пока не были сосланы в Среднюю Азию. Сегодняшние жители Южной Кореи помнят их благородное дело, поэтому жертвуют деньги на нужды российских корейцев. Это то же самое, что вы делаете для своих ветеранов.

Почему их не увозят обратно в Корею?

— “Не хотят они в Корее жить, — объясняет пастор. — Считают себя русскими”.

* * *

…Володя тормозит у местного Дома дружбы. В прошлом это жилая кирпичная двухэтажка, выкупленная Кореей у администрации села. Теперь в ней расположен культурный центр малого народа, остальные квартиры розданы переселенцам.

В Доме дружбы каждый день проходят уроки. Языковые и не только. “Я учу детей любить Россию и село, но не забывать и родину своих предков”, — встречает нас учительница Юн. “Спотыкающуюся” громоздкую речь переводит ее ученица.

У входа на лестничной площадке — тапочки, чтоб переобуваться. В главном зале — большой стол и доска.

Юн — невысокая 60-летняя женщина в пестром свитере и брюках. Как и положено всем учителям, она любит русскую классику — “Воскресенье” и “Братьев Карамазовых”. Дома у нее нет телевизора. Еще она так и не научилась есть хлеб, в основном питается привычным рисом. Раньше руководила Союзом женщин Кореи. Потом под эгидой корейской протестантской церкви попала сюда.

Каждое новое утро в селе для Юн начинается с молитвы, в которой она перечисляет всех здешних корейцев по именам. Просит также и за селян других национальностей, которых тут насчитывают аж 52 (от выходцев из Средней Азии и кавказских республик до молдаван, татар, украинцев, работу которым дают сотни гектаров бахчи).

Юн Енг ехала в Россию, как и другие волонтеры, зная, что их ждут немалые трудности. Она разучивала сложнейшие русские слова, занималась на курсах — по веб-дизайну, например (если бы Юн знала, что в Новоникольском единственным компьютером станет ее собственный!), даже освоила парикмахерское искусство: “Мало ли что в этой России пригодится?” “Крестоносцы” были готовы ко всему. Но только не к тому, что увидели. Лица корейские, фамилии — тоже. А имена все русские, не говоря уже о менталитете. Пьют, ленятся, работать не хотят.

— Что здесь было раньше? Телевизор, водка и никакой культуры, — говорит переводчица и по совместительству местный доктор Ирина Ли. — Да, пили по-черному, по-русски, чего греха таить. Все мы люди.

Миссионеры ударили по порокам образованием. Учительница организовала языковые занятия. На уроки корейского сначала потянулись и русские дети, но постепенно им наскучило бесцельно ломать язык. Все равно на стажировку в Корею их не приглашали.

Ирина Ли села за парту вместе с детьми, когда ей уже перевалило за сорок. Она стала исключением из правил. Взрослые корейцы считают себя “слишком” русскими для того, чтобы учить чужой язык. Пусть даже на нем говорили их деды.

* * *

“Корейские” села считаются прогрессивными из-за того, что на подъем их экономики Южная Корея средств не жалеет. Близ облцентра только в этом году 60 га земли прикупили. В поселке Солодушино для переселенцев открыли школу по обучению тепличному хозяйству. Теперь собираются отправить молодых специалистов на стажировку в Корею. На русских и прочие национальности подобные привилегии, правда, не распространяются.

— Нам — коренному населению — не холодно и не жарко от этих, как их там… инвестиций, — наяривает тряпкой порог магазина “Все для вас” уборщица Татьяна. Этот магазин расположен на первом этаже Дома дружбы. Но местная дружба народов скорее напоминает худой мир.

— Село у нас, конечно, многонациональное. Но скоро останутся одни корейцы, потому как им Корея помогает, а нам никто лишнего рубля не выдаст. Их молодежь жить и работать тут хочет, потому как условия создаются, а наша только и думает, куда махнуть из этой дыры.

Но хотя корейцам “везде у нас дорога”, далеко не по каждой они хотят идти. Все-таки полтора века в России сказываются.

“Здешние корейцы утратили много национальных традиций и качеств, — сокрушается пастор Павел. — Мало того что забыли родной язык и культуру, так еще и трудиться не хотят. Вместо того чтобы самим работать на земле, они нанимают других, а сами ходят в начальниках. А если и работают, то как-то не по-нашему, не по-корейски, все больше на русский авось полагаются”.

Супруг учительницы Юн Нам Кук Чи занялся в прошлом году разведением свиней. Стал внедрять последнее слово зоотехники — китайско-корейскую разработку. Смысл ее прост: в свиной помет добавлялись специальные бактерии, в результате реакции помет превращался в новый корм для животных. И так далее по кругу. “По этой технологии в Китае животных уже выращивают не первый год, а свинина там ой какая дорогая”, — объяснял он селянам. Увы — ноу-хау вызвало недоверие у ассимилировавшихся корейцев. Незаметно для приезжего специалиста они по-прежнему норовили покормить свиней по старинке, чем-нибудь более съедобным. Свиноводческая затея с треском провалилась. И все успокоились.

Все, кроме Южной Кореи, которая продолжала оберегать блудных детей от всяческих невзгод и выделять им деньги на все самое необходимое. Скоро в Новоникольском появился насос за 10 тысяч рублей, точно такая же сумма была потрачена на ремонт ассенизаторской машины. Кроме того, банк при корейской церкви выделил семьям на аренду земли беспроцентные кредиты.

Распределением средств на местах руководят все те же миссионеры. Для того чтобы определить, кому стоит давать деньги, а кому — нет, учительница Юн Енг стала обходить дворы, узнавать, кто как живет. Кто трудится, кто пьянствует. Фамилии счастливых семей, которым помогли, держатся в секрете. Чтобы не сеять промеж соседей вражду.

* * *

Дом дружбы, вопреки своему названию, уже успел стать яблоком раздора между коренным населением и корейцами. Это единственное место в округе, где можно всем поселком собраться, чтобы культурно организовать досуг. И вот пополз по краю слух, будто кому-то разрешили в уютном зале праздник отгулять, а кому-то пришлось довольствоваться захолустной кафешкой.

— Как живем? По-всякому. Это они только говорят, что Дом дружбы, а на самом деле нас туда не приглашают, — жалуется русская жительница Новоникольского. — Вот недавно родственники дочку замуж выдавали, хотели в ихней двухэтажке торжество справить. Ну чтобы живенько так погудеть: с самогоночкой, гармонистом, песнями до утра, — не пустили. Какая ж после этого дружба?..

Два узбека, засовывая поглубже в карман бутылку — чтоб в кадр не попала, позируют и подтверждают — инцидент со свадьбой имел место быть.

“Да вроде стараемся никого не обойти вниманием. Русским старикам и детям подарки покупаем на праздники”, — перевоспитанные корейцы лишь пожимают плечами.

Они догадываются, что причина зависти — в другом.

— Русским просто обидно, что о нас кто-то заботится. Из нашего села уже восемь переселенцев получили образование. И все за корейские деньги, — рассказывает Ирина Ли. — Я, например, имея специальность анестезиолога, переучилась на рефлексотерапевта (работы по первой специальности в маленьком селе нет, потому как нет своей больницы). Получу лицензию, буду работать. Мой сын учился в Корее вместе с еще одной девочкой из нашего села — спасибо учительнице Юн, замолвила слово. Сейчас оба вернулись. Рабочие места им обеспечат.

Кого не получилось отправить за рубеж, учат в России. Церковь выплачивает лучшим студентам стипендию — 300 долларов (три зарплаты русского жителя Новоникольского). Оксана Шин заканчивает иняз в Волгоградском госуниверситете, ее сестра Оля получила “корочку” фармацевта. Люба Тен выучилась на парикмахера. Женя Ким — дизайнер.

“Вот Саше Ким деньги выделили. Учись себе на зоотехника, так нет — бросил. А все русский авось. Зачем учиться, если и так деньги в карман идут? Занимается теперь парень сельским хозяйством не по науке”, — рассказывают селяне.

Учительница Юн не хочет возвращаться в Корею. Ей здесь понравилось. Но рано или поздно прощаться с Новоникольским придется — “там дети”. Да и миссия подходит к концу: на улице все чаще звучит ее родная речь. Свой парикмахерский набор она уже подарила ученице Любе. “Хоть Люба стрижки делает намного профессиональнее меня, поначалу все корейцы обращались ко мне. Особенно старики и дети. Я же стригу бесплатно, а денег в семьях лишних нет. Постепенно моя клиентура вся перекинулась к Любе. Значит, у людей появилась такая возможность, и уровень жизни в селе поднимается”.

От прогрессивного корейского поселка до облцентра — всего часа полтора дороги. По обе стороны трассы мелькают бахчи. Дыни, арбузы… Благодатный край! У обочины возле небольшого прицепа стоит необычный для местных широт продавец. Самый настоящий негр.

“Спелий, слядкий арбуз. Две рублей за кило”, — рекламирует он товар. В народе черного продавца кличут Василием Ивановичем. Живет в одном из близлежащих сел. У него тут работа и семья — русская жена и дети.

В общем, тоже ассимилировался.