«НЕ УМОЛКАЙ, НЕВИДИМАЯ ПТИЦА…»
В Новосибирске в издательстве "Свиньин
и сыновья" вышла книга стихов корейского поэта КИМ Цын Сона "Пылающие
листья" (пер. с корейского ПРАШКЕВИЧА, Владимира ГОРБЕНКО).
В быту его называли Владимиром Сергеевичем
Судьба «русского корейца» Ким Цын Сона драматична. Родился в 1918 году
во Владивостоке. С четырех лет рос без отца, с десяти — без матери. Вырастила
будущего поэта родная тетка. С четырнадцати лет был вынужден зарабатывать
на жизнь. В 1937 году разделил участь всех дальневосточных советских корейцев,
которые согласно постановлению «О выселении корейского населения из пограничных
районов Дальневосточного края в Среднюю Азию», был вынужден уехать из
родных мест.
В Кзыл-Орде закончил иностранное отделение (английский язык) пединститута,
с 1946 года жил в Ташкенте, преподавал в средней школе корейский язык,
и там же, в Ташкенте, издал первые книги; был принят в Союз писателей
СССР.
В некотором смысле это было чудом — до 1953 года дальневосточные корейцы
находились на положении спецпереселенцев — им было запрещено перемещаться
по стране, у них не было советского паспорта и практически никаких политических
и гражданских прав.
Но времена менялись. В 1955 году Ким Цын Сону разрешили вернуться на Дальний
Восток. Ким выбрал Южно-Сахалинск.
Он так и умер завхозом столовой
Именно в Южно-Сахалинске и состоялось знакомство с поэтом будущих
переводчиков его стихов — ныне известного писателя Геннадия Прашкевича
и Владимира Горбенко. Литераторов в городе было не так много — писательская
организация насчитывала несколько человек — и все пишущие люди были хорошо
знакомы друг с другом.
Ким Цын Сон работал заместителем главного редактора корейской газеты «По
ленинскому пути». Однако в 1968 году, когда в Южно-Сахалинске была закрыта
единственная на весь остров корейская школа, имел неосторожность на закрытом
партийном собрании заявить: «Если закрыли единственную корейскую школу,
то кто в будущем будет читать нашу единственную корейскую газету?». Эти
слова не понравились секретарю обкома… Потом в одной из статей, опубликованных
в возглавляемом Кимом разделе, был найден политический криминал, и его
изгнали из редакции. Чтобы прокормить семью, поэт устроился завхозом в
столовую.
Но переводчики продолжали хранить верность его удивительной, грустной
поэзии. В самом начертании корейских иероглифов таился особый смысл, и
они пытались разгадать эту вечную восточную тайну и сохранить в своих
переводах их скрытую интонацию. Изредка они печатали их в журналах «Дальний
Восток» (Хабаровск), «Байкал» (Улан-Удэ), «Сибирские огни» (Новосибирск)
— подальше от Сахалина. Однажды стихи Ким Цын Сона напечатал даже софроновский
«Огонек». Время от времени они встречались в небогатом, но радушном доме
Ким Цын Сона. Отдавали дань таинственной корейской кухне. Пробовали таинственные
настойки. И слушали его стихи в авторском исполнении. Читая свои печальные
строфы, Ким Цын Сон только делал вид, что у него есть будущее.
Он так и продолжал работать завхозом. Но поэт может умереть завхозом провинциальной
столовой, в памяти он останется все равно поэтом.
*Книга стихов Ким Цын Сона увидела
свет в литературной серии «Общедоступная библиотека», в которой издаются
«дешевые книги», цена их не превышает 30 рублей. Издатель и меценат Иван
Сытин, организовав в свое время свою «общедоступную библиотеку», открыл
народу доступ к русской классике. Сибирские издатели намерены в первую
очередь вернуть на книжный рынок сибирские имена. Хотя понятие «сибирское
имя» в издательстве «Свиньин и сыновья» понимается достаточно широко.
«Общедоступная» серия предполагает не только выпуск стихов и прозы писателей-сибиряков,
но и переводы сибирских авторов — как в случае с Ким Цын Соном ( компанию
ему в скором времени составит поэзия Далай-ламы), но и произведения сибиряков,
давно покинувших родные места, а также писателей, пишущих о Сибири. «Пылающие
листья» — вторая книга серии.
Ким Цын Сон
Стихи
***
В темноте ничего не найдешь, в тишине ничего
не услышишь.
Только ночью с глазами
закрытыми
можно видеть все то,
что невидимо,
можно слышать все то, что
неслышимо —
ощутить
приближенье
стихов.
***
Черемуха осыплет белый цвет На тропы, приводящие
к разлуке.
О, не смотри, что волосами
сед,
весною и цветами пахнут
руки.
***
И опять весна наступает, сходит снег, как моя тоска, солнце
жжет…
Быть может, растает
белизна
моего
виска?
***
Хотя весна —
не вижу ласточек,
не слышу соловья,
и берег пуст, лишь чайки
мечутся, играют,
танцуют над водой,
ведь море — их земля,
они его таким и принимают.
***
На иву, как на юность,
я гляжу.
Не умолкай, невидимая
птица! —
на детскую свирель похож
твой плач.
***
Я у костра пью черный чай
из кружки
и, вглядываясь в небо,
тороплю
бесстрастный голос
матери-кукушки:
продли мне жизнь, как я
мгновенья длю!
Но голос птицы медленно
стихает
и стоит ли мгновенья
торопить?
Она мне жизнь наполнила
стихами,
чем я ее сумею отдарить?
***
Любовь сведет нас
и умчится,
и не подскажет — ждать
или не ждать.
Но стоит даже на день
разлучиться —
является
опять.
***
Как мне любить тебя
непросто!
Но без любви еще трудней. Моя любовь к тебе,
как этот остров —
моя судьба.
Я счастлив ей.
***
Луна в тишине.
Под окном георгины.
На стеклах и стенах
бегущие тени.
Но как мне стихами сказать
о виденье?
Жену разбужу.
***
На вершине горы скалистой
я стою, дрожа от восторга. Близость черной бездонной
бездны
поднимает меня, как крылья. Улечу в голубое небо! —
а рука
мох зеленый гладит.
***
Защищаясь от бурь, я должен
иметь характер,
Что бы ни было, но себя я
не должен в бурях терять.
Неуступчив с врагами,
я с друзьями и с милой нежен: дикой розе шипы не мешают
благоухать.
***
З. И.
Ты сердишься, что «милой»
посвящать
я стал стихи,
но это так и надо:
они — слова,
которые когда-то
я просто не успел тебе сказать.
***
Во всем и всюду остров
мой неистов —
в тайфуне, в ливне,
в трепете куста,
и даже в том, что птицы
в месяц листьев
шумят на ветках громче,
чем листва.
|