Г.П.
НИ-ЛИ
Я ЭТО ПОМНЮ
Место издания: Москва
РИО «Новая юстиция»
Год издания: 2008
Тираж: 500 экз.
Аннотация:
У корейцев главным юбилеем жизни считается шестидесятилетие.
9 мая 2008 год Геннадию Ни-Ли исполнилось бы шестьдесят.
В этой книге опубликовано все или почти все, что удалось найти в семейном
архиве.
Юрий МАКАРОВ. Открытие Палыча
Для самых близких людей Гена Ни-Ли всегда был и остается
Палычем. Что говорить о друзьях, если даже жена и сын называли его так
же. Была в этом «величании» удивительная смесь тщательно скрываемого уважения
и столь же тщательно выпячиваемой иронии. Палыч был уникально смешным
человеком, без устали насмехающимся над самим собой и приглашающим к этому
процессу всех остальных. Самоирония была его сутью. Наверное, он сам и
прозвал себя Палычем, где-нибудь во втором классе.
Я познакомился с ним в восемьдесят четвертом, когда мы, еще довольно молодые
журналисты, пришли в открывающийся «Собеседник». Едва узнав друг друга,
мы буквально не могли расстаться ни на минуту в течение десяти дней. Палыч
стал самым близким человеком для меня и моей семьи в течение следующих
двадцати лет. До того самого дня, когда в нашей нью-йоркской квартире
раздался телефонный звонок с невероятной страшной вестью.
День седьмого ноября, страшный день календаря...
В тот день Палыч расстался с нами. А мы с ним — нет.
За годы, проведенные вместе, у меня сложилось впечатление, что я знаю
о Палыче всё. Как бы не так! Конечно же, я знал, что Палыч потрясающий
друг, влюбленный муж, трогательный отец. Но вот в день его похорон потянулись
в его дом люди, известные и неизвестные. Среди известных были и мои друзья,
и те, кого я до того видел только по телевизору. Но больше меня потрясли
неизвестные, стеснительно входившие в квартиру на Ленинском. Кого-то он
устроил на работу, когда уже никуда не брали. Кому-то буквально спас жизнь,
договорившись об операции в лучшем медицинском центре. Кому-то в тяжелую
минуту одолжил весьма крупную и для самого Палыча сумму денег. Домотканый
Дон Корлеоне, который никогда не требовал компенсации за свою благодетель.
Об этих людях, а их было немало, никто раньше не знал. Ни Любаня. Ни сын
Пашка. Ни мы, друзья. Палыч не считал нужным распространяться о таких
вещах. Ведь он никогда не относился к себе торжественно. Это не вязалось
с образом, замешенным на самоиронии.
Так Палыч, сразу после своего физического ухода, заставил нас открывать
его снова и снова.
Мы знали, конечно же, знали, что Палыч любит петь под гитару. И знали
наизусть его песенки. И орали их на каждой вечеринке. И только после смерти
Палыча, благодаря Андрею Макаревичу, появился замечательный, пронзительный
диск «Песни Геннадия Ни-Ли». И мы поняли, что с нашим Палычем ушёл удивительный
московский поэт.
И ещё одно открытие, свидетелем которого вы станете через минуту. Я никогда
не знал, что Палыч пишет прозу и драматургию. Да он и не писал. Разве
что потихоньку загружал что-то в свою большую светлую голову.
Что-то он чувствовал, Палыч. То, что для всех нас стало громом среди ясного
неба, он, похоже, предвидел. Как объяснить иначе, что за полгода до страшного
дня он фактически забросил все остальные занятия и стал писать. Он спешил,
Палыч, боялся не успеть. И конечно же, не успел сделать всё, на что был
способен. И всё же — несколько замечательных пьес и прозаических произведений,
созданных за столь короткий срок, — это, ещё одно посмертное открытие
Палыча, потрясает.
Я вам завидую. Вам ещё только предстоит открыть и полюбить нашего Палыча.
Андрей МАКАРЕВИЧ. Его невозможно было не любить
Я совершенно себе не представляю, какое впечатление эта
книжка произведёт на человека, который не был знаком с Геной Ни-Ли. Я
читаю и слышу его голос, вижу его улыбку. Уже несколько лет его нет с
нами, а мне всё кажется, что он просто отъехал куда-то ненадолго — вот-вот
вернётся.
Гена — невероятный человек. Заочно представить его невозможно. С ним надо
знакомиться. Ну как представить себе человека, который был журналистом,
редактором и даже главным редактором одной центральной газеты, следователем
прокуратуры, преподавателем МГУ, юристом, автором телевизионных проектов
— это только то, что я вспомнил. Особая гордость — «установщик телевизионных
антенн на крышах зданий» — так в трудовой книжке и написано. Я ни разу
не видел его печальным. Невозможно, чтобы хороший человек не бывал печальным
— просто в этом состоянии он нам как-то не показывался. Дома у него полно
было всевозможных музыкальных инструментов — просто чтобы все пришли и
вдруг заиграли (а так всегда и происходило). Сам он музыкантом не был
(во всяком случае, себя таковым не считал), но сочинял очаровательные
песенки, и мы с ним Даже записали пластинку. Эти песенки очень похожи
а него самого. Так же, как и эта книжка. А я и не знал, что он её пишет.
Истории сыпались из Гены как рога изобилия, и человек новый мог решить,
что перед ним — великий врун и сочинитель. Но мы-то знали: все его рассказы
— реальные случаи из его, Генкиной, жизни.
Может быть, чуть-чуть приукрашенные.
Его невозможно было не любить.
Подзаголовок книги — «Исповедь пожилого человека». Вот уж кем Гена никогда
не был — это пожилым человеком. Это ему не грозило — в силу жизненного
устройства.
Книжка не дописана. Кончается неожиданно — как кончилась Генкина жизнь.
А мне всё кажется — отъехал ненадолго. Вернётся — допишет.
|