«КОРЁ САРАМ» ОСТАЛСЯ БЕЗ ГЛАВНОГО

     Было серое майское утро, самая рань. Только что пошел первый питерский трамвай, гулко громыхая в узких переулках, по направлению к Невскому проспекту.
     В 5.30 я поднялся на лестничную площадку в доме на Новгородской улице. Через некоторое время раздались мягкие шаги, и дверь открыл невысокий человек с приятными чертами лица. От него веяло ощущением полного спокойствия, теплоты и домовитости.
     — Вячеслав Николаевич, — представился он и закрыл за мной дверь. Наше знакомство произошло ровно за две недели до его смерти...

ГАЗЕТА «АРИРАН», №2, ИЮЛЬ 2001 г.

Он был одним из тех немногих корейцев, которыми так гордились наши соотечественники. Задумчиво подперев подбородок рукой, он с печальной ностальгией вспоминал...

В центральной прессе их было всего трое: «известинцы» Владимир Шин и Геннадий Ни-Ли, да он, Вячеслав Огай из ТАССа.

Он родился в Казахстане, окончил факультет журналистики ЛГУ. Ленинград был фактически его вотчиной, в которой он знал почти всех корейцев.

В корейском движении Вячеслав Николаевич был известен прежде всего как издатель и главный редактор русско-корейского журнала «Корё сарам». Журнал, который он выпускал, был международным, имел достаточно большой тираж и распространялся за границей: Корея, Китай, Канада... Выпуски журнала порой выходили с перерывами, но это было единственное периодическое издание, которое выходило в Москве и Петербурге с 1991 года — самое раннее корейское издание...

«Корё сарам» не был простым журналом, не читался легко. По сути, это был скорее литературный альманах. На его страницах публиковали свои первые произведения российские корейцы — поэты и прозаики. Многие номера выходили посвященные отдельным темам: депортации 1937 года, восточным единоборствам.

В 1992 году Вячеслав Николаевич выпустил номер, посвященный годовщине гибели Виктора Цоя. Номер получился необыкновенный. В нем были опубликованы новые документы Виктора, его стихи. Жена Цоя Марьяна о журнале отзывалась положительно. Кстати, в этом номере была впервые рассказана генеалогия семьи Виктора Цоя.

Многочисленные поклонники группы «Кино» в течение нескольких месяцев чуть ли не штурмом брали редакцию журнала. Тираж пользовался таким успехом, что выпуск переиздавался во второй, а затем и в третий раз. Это был звездный час Вячеслава Огая.

Продавал он номер тогда по его обыкновенной цене, не играя в торговца и не поднимая на него цену — 5 рублей. Однажды в метро он увидел, как продают его «Корё сарам». Вячеслав подошел и спросил, сколько стоит номер. Не моргнув глазом, «бизнесмен» ответил: «50 рублей!»

Вячеслав Николаевич вспоминал, как он впервые ступил на корейскую землю, исполненный чувством глубокого уважения к истории и земле своих предков. И тут же, на следующий день на собрании журналистов на него накинулась молодая кореянка, упрекнув его и в его лице российских корейцев в том, что они не умеют говорить на родном языке.

«Я не скрываю этого, — ответил Вячеслав Николаевич. — Это не наша вина, это наша беда. А потом посмотрите на себя. У нас в Петербурге живет три тысячи корейцев. Из них на сто человек приходится по кандидату наук, а то и по профессору. А у вас всего 10 процентов населения имеют высшее образование».

Большинство южнокорейцев в ту же секунду смертельно обиде¬лись на него, и еще долго его гостиничный телефон разрывался от ругательств и возмущений. И только некоторые представители интеллигенции приходили и благодарили его за сказанные слова. «У нас никто об этом не говорит, спасибо за то, что вы это сказали. При всем экономическом чуде у нас в стране очень плохо с образованием», — кивали они.

Когда я уезжал от него, он рассказывал, что хотел бы написать статью о корейце, жившем до революции в Петербурге. Он был послом Кореи в царской России. Когда корейский правитель подписал в 1911 году договор об аннексии Кореи Японией, посол отправил на родину письмо, в котором говорил, что без независимой Кореи его жизнь потеряла смысл. И повесился. Его похоронили в Петербурге. Все столичные газеты с сочувствием печатали статьи: «Гибель патриота» и другие. Видимо, эта статья так и не выйдет в свет.

Вячеслав Николаевич был любящим отцом, дедом. Маленький внук и дед были самыми неразлучными друзьями. Иногда сын говорил:

— Я просто удивляюсь, как это он тебя любит!

— Потому что дед, — отвечал Огай. — Вот и любит.

Его рабочий кабинет заставлен стеллажами с книгами до потолка. Он очень любил Паустовского. Любил выходить на некоторое время из дому и бродить по тихим питерским улочкам.

Мы договорились, что он научит меня играть на семиструнной гитаре. В прошлый раз не получилось — не хватило времени. Теперь его точно никогда не хватит...

Вячеслав Николаевич Огай был гордостью российских корейцев. Люди никогда его не забудут. Ни его, ни его святого стремления к просвещению корейского народа в России.

ПРОСТИ НАС, СЛАВА ОГАЙ...

     Ушел из жизни Вячеслав Николаевич ОГАЙ...
     Для российских корейцев это по-настоящему большая, невосполнимая утрата. Тем более она ощутима для нас, журналистов.

Слава шел по жизни нелегко, как, впрочем, и бывает с теми, кто ищет в жизни свое, не сбиваясь на тривиальные заимствования, не опускаясь и не унижаясь ни перед кем. Потому что истинный журналист без ясного честолюбия никогда не состоится. Именно делать свое, а не копировать других, не имитировать якобы оригинальный почерк, а иметь его, жить во имя этой цели. Слава, к его чести, смог. Он сумел пробиться в высший класс советской журналистики, а это, поверьте, было не так просто. Спросите у неудачников, бесталанных, они подтвердят: просто невозможно. Огай не функционировал в журналистике, а жил в ней полноправно, дыша всей грудью наравне с избранными.

Ведь в те годы, когда он набирался опыта, мудрости, тонкости пера, не существовало нынешних примитивных правил журналистики. Тогда бы явно не хватило умения сносно переписать заурядный милицейский протокол, найти дешевую сенсацию в мусорном баке или в мятом поношенном белье наших так называемых поп-звезд. Тогда существовали высокие принципы всего на высочайшей культуре русского языка, тонкой глубокой мысли, порядочности и высокой нравственности.

Вот если все это собрать воедино, и получится журналист, корреспондент ТАССа Вячеслав Огай. Он был одним из первых журналистов-корейцев, который сумел обойти немалое число претендентов на звание Журналиста центральной прессы, убедительно доказав свое превосходство — во владении острейшим оружием — современным рус¬ским языком ленинградского отлива.

Как же мало мы ценим истинное. Как часто мы, корейцы, восторгаемся по пустякам... Придумываем для удобства мнимых героев, ложных лидеров из числа пустых, невзрачных, дутых личностей и не бережем настоящее.

Как же нелегко было в последнее время Вячеславу Огаю...

Он выпускал свой журнал «Корё сарам» эпизодически. Не было денег. В чем только он себя не пробовал! В том числе и в этом по-российски безумном бизнесе. Он пытался стать бизнесме¬ном, потому что никто из наших нынешних бизнесменов не захотел ему помочь выпускать не личное, камерное издание, а популярный журнал для всех российских корейцев. Но в бизнесе он не преуспел. Там же иные правила игры, нежели в журналистике. Но если удавалось вдруг добыть лишний рубль, он его тут же вкладывал в свое детище — журнал вдруг опять выходил. Да еще какой журнал! Вспомните, как рвали из рук «Корё сарам», посвященный Виктору Цою не то что корейцы, а самые всамделишные русские — все новые, а старые — особенно.

Как же горько, что нет больше Славы Огая...

И не сидеть нам вместе перед его очередным отъездом в Санкт-Петербург в закутке кавказского ресторана Ленинградского вокзала. Славик ставил на стол бутылку водки, распечатывал ее, разливал по стаканам. И журчал неспешный рассказ о житье-бытье... А планов было немало. И прежде всего мы обговаривали варианты создания Издательского центра ФНКА в его городе, где бы выходили и его «Корё сарам» и наша общая газета «Ариран».

И все же я схожу на Ленинградский вокзал, найду тот столик в закутке кавказского ресторана, поставлю на него бутылку водки, нашу «кристалловскую», разолью ее по стаканам.

Себе и тебе, Вячеслав Николаевич Огай.

Прости, Слава...